ПЕРВЫЕ ИКОНЫ СПАСИТЕЛЯ И БОЖИЕЙ МАТЕРИ

Церковное Предание утверждает, что первая икона Спасителя появилась во время Его земной жизни. Это образ, который мы знаем под названием Нерукотворный Спас.

История происхождения первого образа Христова передается нам прежде всего текстами службы Нерукотворному Спасу 16 августа: “Пречистаго Твоего лика зрак изобразив, Авгарю верному послал еси, возжелавшему Ты видети, по Божеству херувимы невидимаго...” (Стихира 8 гласа на вечерне). Или стихира на утрене (4 гласа): “...ко Авгарю богоначертанна письмена послав, просящему спасения и здравие сему еже от подобия Твоего зрака божественнаго”. Упоминания об истории Авгаря встречаются довольно часто, особенно в службе, совершаемой в храмах, посвященных в честь Нерукотворного Образа. Но богослужебные тексты не передают подробностей о происхождении образа: они говорят лишь о самом факте.

Что касается древних авторов, то они не упоминают о нем вплоть до пятого века. Это объясняется, по-видимому, тем, что образ оставался еще замурованным, местонахождение его не было известно и о нем забыли. Древнейшее известное нам упоминание об этом образе находится в памятнике, называемом “Учение Аддаи”. Аддаи был епископом Едессы (+ 541 г.) и в своем труде использовал, очевидно, какое-то местное предание или же письменные памятники, нам неизвестные. Древнейший – известный нам – писатель, авторство которого признается неоспоримым, который говорит о нерукотворном образе, посланном Христом царю Авгарю, – Евсевий (4 в .). В своей“ Церковнойи стории” он называет этот образ “богозданной иконой”.

Что же касается самого плата с запечатленным на нем образом лика Христова, то он долго хранился в Едессе как драгоценнейшее сокровище города. Почитание его было широко распространено на всем Востоке, и в восьмом веке христиане праздновали во многих местах Нерукотворный Образ по примеру Едессы.

Во времена иконоборчества на нерукотворный образ ссылается преп. Иоанн Дамаскин, а в 787 г. Отцы Седьмого Вселенского Собора упоминают его несколько раз. Чтец константинопольского собора Святой Софии, именем Лев, присутствовавший на этом Соборе, рассказал, что во время своего пребывания в Едессе он поклонялся этому образу. В 944 г. византийские императоры, Константин Багрянородный и Роман, купили Нерукотворный Образ у Едессы. Он был торжественно перенесен в Константинополь и помещен в храме Богоматери, называемом Фарос, и император Константин сам составил в честь Образа проповедь, в которой прославлял его как палладиум Византийской Империи. Вероятно, к этому же времени относится, по крайней мере в большей своей части, служба праздника, совершаемого 16 августа, в день, когда вспоминается перенесение Нерукотворного Образа в Константинополь. После разгрома Константинополя крестоносцами в 1204 г. следы иконы теряются.

Во Франции сушествует чудотворная икона нерукотворного Спаса, которая в настоящее время хранится в ризнице собора города Лан. Икона эта считается балканского, может быть сербского, происхождения и относится к ХII веку. В 1249 г. икона эта была прислана во Францию из Рима Яковом Пантелеймоном Тарциниусом, будущим папой Урбаном IV, своей сестре, игуменье цистерцианского монастыря.

День празднования Нерукотворного Спаса отмечается как “от Едеса пренесение в Константинь град Нерукотворенного Образа Господа нашего Иисуса Христа, рекше святаго Убруса”. Однако служба этого дня далеко не ограничивается памятью перенесения Образа из одного места в другое. Главное в ней – догматическое обоснование Образа и его содержание.

Значение выражения “нерукотворный образ” следует понимать в свете Евангелия от Марка, гл. 14, ст. 58: Образ этот – прежде всего сам Христос, воплощенное Слово, явленное “в храме тела Его” (Ио. 2, 21). Со времени Его явления Моисеев запрет образа (см. Исх. 30, 4) теряет смысл, и иконы Христовы становятся неопровержимыми свидетельствами воплощения Бога. Здесь не образ Бога, сделанный по домыслу человеческому, а подлинный лик ставшего Человеком Сына Божия, который Предание Церкви возводит к непосредственному соприкосновению с живым Его ликом. В день Нерукотворного Спаса Церковь почитает первую икону Бога, ставшего Человеком.

Как мы видели, приведенные выше стихиры, а также и другие тексты службы подчеркивают историческое происхождение этого образа. В глазах Церкви особенно важно подчеркнуть, что Личность Иисуса Христа и Его образ не являются некоторым олицетворением высоких моральных качеств или прекрасной идеи, что Спаситель не есть некий идеал, возвышенный и отвлеченный, а конкретное историческое Лицо, жившее в определенном месте и в определенное время. “Возводя на первообразное Спас образ Адамов поползшийся, на земли с человеки поживе, зрим же и осязаем и описуем неописанный существом”, – говорит служба праздника (2-я стихира первого гласа на малой вечерне).

Особое значение в плане нашего разбора имеют ветхозаветные и новозаветные чтения службы. Как известно, совокупность читаемых текстов Священного Писания раскрывает смысл празднуемого события: в паремиях показываются его ветхозаветные предображения, а в новозаветных чтениях раскрывается их исполнение, указывается вероучительное содержание праздника и его эсхатологическое значение. И вот подбор этих чтений раскрывает как раз то, что мы уже знаем из творений преп. Иоанна Дамаскина, то есть то, как понимает Церковь ветхозаветный запрет, его смысл, его цель, а также смысл и цель новозаветного образа.

Две первые паремии взяты из Второзакония (первая – гл. 4, ст. 1, 6 – 7 и 9 – 15; вторая – гл. 5, ст. 1 – 7, 9 – 10, 23 – 26 и 29; гл. 6, ст. 1 – 5, 13 и 18), третья – из 3-й Книги Царств, гл. 8, ст. 22 – 23 и 27 – 30.

Две первые паремии говорят об откровении Богом закона Израилю на горе Хориве, на пути избранного народа в Землю Обетованную. Смысл этих паремий сводится к тому, что для вхождения в эту Обетованную Землю и для владения ею абсолютно необходимо соблюдение даваемого закона и поклонение единому истинному Богу, поклонение бескомпромиссное, без всякой возможности примеси культа других “богов”. В то же время дается уже известное нам напоминание о невозможности изображения Бога, пребывающего невидимым: “Глас словес Его вы слышасте, и образа не видесте, токмо глас” и “снабдите души своя зело яко не видесте всякого подобия...”. Другими словами, весь закон и, в частности, запрет поклоняться другим “богам” и запрет образа являются непременным условием исполнения обетования, данного Избранному Народу, и вселения его в Землю Обетованную. Земля же эта имеет прообразовательное значение: она есть образ Церкви, образ Царствия Божия.

Предобразованием новозаветного откровения является и третья паремия. Это молитва Соломона на освящении построенного им храма: “Яко аще истинно вселится Бог с человеки на эемли, аще небо и небо небесе не довлеют Ти, колыши паче храм сей, егоже создах Имени Твоему...”. Здесь говорится о грядущем пришествии Бога на землю, о Его участии в течении временной человеческой истории и о присутствии Его, Которому “не довлеет и небо небеси”, в земном, построенном человеком, храме.

Значение этих паремий раскрывается в апостольском чтении праздника. Это Послание к колосянам, гл. 1, ст. 12 – 17: “Благодаряще Бога и Отца, призвавшего вас в причастие наследия святых во свете: иже избави нас от власти темныя, и престави в Царство Сына любве Своея: о Нем же имамы избавление кровию Его и оставление грехов: Иже есть Образ Бога невидимаго, Перворожденного".

Этот текст, как мы видим, указывает на исполнение пророчеств: “Наследие святых”, “Царство возлюбленного Сына” – это Церковь, образом, которой была Земля Обетованная. Таким образом, все течение событий Ветхого Завета, весь закон, охранявший чистоту избранного народа, вся священная его история раскрывается как предуготовительный процесс к явлению на земле Тела Христова, новозаветной Церкви. И в этом подготовительном процессе ветхозаветный запрет образа ведет к явлению Того, Кто был невидим, к “образу Бога невидимого”, явленного Богочеловеком Иисусом Христом. “Боговидения и славы древле темно Твоих задних ~подобися Моисей просив: новый же Израиль лицем ныне в лице Тя Избавителя видит ясно” (2-й тропарь 4-й песни канона).

Евангелие, читаемое в день Нерукотворного Спаса, на утрени и на Литургии одно и то же. Это Евангелие от Луки, гл. 9, ст. 51 – 56 и гл. 10, ст. 22 – 24. “Бысть же егда скончавахуся дние восхождению Его, и Той утверди лице Свое ити во Иерусалим. И посла вестники пред лицем Своим: и исшедше внидоша в весь самаринску, яко да уготовят Ему. И не прияша Его, яко лице Его бе грядущее во Иерусалим. Видевше же ученицы Его Иаков и Иоанн реша: Господи, хощеши ли речем, да огнь снидет с небесе и потребит их якоже и Илия сотвори?”. Но Иисус укорил их: “Не весте коего духа есте вы; Сын бо человеческий не прииде душ человечески погубити, но спасти. И идоша во ину весь. И обращся ко учеником, рече: вся Мне предана суть от Отца Моего: и никтоже весть кто есть Сын, токмо Отец, и кто есть Отец, токмо Сын, и ему же аще хощет Сын открыти. И обращся ко учеником, един рече: блаженни очи видящии, яже видите. Глаголю бо вам, яко мнози пророци и царие восхотеша видети, иже вы видите, и не видеша: и слышати, иже слышите, и не слышаша”.

Как мы видим, в отношении образа и апостол, и евангельский текст по своему смыслу противополагаются первым двум паремиям: там – “вы не видели образа Божия”, здесь – “блажени очи, видящии яже видите”, – видите “образ Бога невидимого” – Христа. Поэтому последние слова евангельского чтения обращены к одним только ученикам. Ведь человека Иисуса видели не только ученики, но и все Его окружавшие; но только ученики видели в рабьем зраке Сына Человеческого – Сына Божия, “сияние славы Отцей”. Эти слова, как мы видели, преп. Иоанн Дамаскин понимает как разрешение ветхозаветного запрета. Видимой же для нас стороной этого разрешения и является празднуемый образ: “Прежде виден бысть человеком; ныне же явися образом нерукотворенным...” (2-й тропарь 1-й песни канона).

Первая часть евангельского чтения (Лк. 9, 51 – 56) подчеркивает то, что отличает апостолов от окружающего их мира, то есть то, что отличает от него Церковь. они другого духа и их побуждения и методы действия не те, что в мире. (Напомним, что это отличие обуславливает и отличие средств, которые употребляет Церковь, в том числе и ее искусства). Если паремии раскрывают цель запрета, то в евангельском чтении, наоборот, раскрывается цель образа. Заметим, что разница духа между апостолами и миром выявляется Спасителем перед самым входом Его в Иерусалим. И вот, начиная с паремий, через новозаветные чтения, мы видим как бы нарастание откровения в символических образах: Ветхий Завет есть предуготовление Нового Завета, Обетованная Земля, в которую идет Израиль, являет образ новозаветной Церкви. Новый Завет есть осуществление этих предуготовлений и прообразов. Но и Новый Завет – не конечная цель, а лишь следующий этап на пути человека в Царствие Божие. Образом этого Царствия, образом “горнего Иерусалима” является Иерусалим земной, и вход в него Спасителя есть образ входа в Царствие Божие. В Ветхом Завете исповедание истинного Бога и отсутствие Его образа было непременным условием вхождения Израиля в обетованную ему землю: в Новом же Завете исповедание Христа и Его образ, исповедание веры этим образом, играет ту же роль: это необходимое условие вхождения в Церковь, в Царствие Божие, в тот горний Иерусалим, куда Церковь нас ведет. Поэтому и читается это Евангелие в день Нерукотворного Спаса. Если апостолов ведет в Иерусалим сам Спаситель, то нас ведет к Иерусалиму горнему Его образ: “Славим Тя, Человеколюбче, смотрение образа видяще зрака Твоего: сим невозбранно во Едем вход, Спасе, даруй рабом Твоим” (стихира на стиховне, Слава, глас б-й).

Так, самим выбором текстов Священного Писания и их сопоставлением, Церковь раскрывает перед нами грандиозную картину, показывая нам медленное и многотрудное шествие падшего мира к обетованному ему искуплению.

Итак, Церковь утверждает изначальное существование подлинного образа Христова. Кроме Нерукотворного Образа были, конечно, и изображения его, сделанные видевшими и знавшими Его людьми, чему мы имеем и историческое свидетельство. Свидетельство это тем более ценно, что исходит от Евсевия Кесарийского, единственного из древних авторов, которого можно считать иконоборчески настроенным. Он не только утверждает существование христианских изображений: “Он даже думает, что в его время еще существуют подлинные портреты Христа и апостолов, он утверждает, что сам их видел”. Действительно, описав известную статую Христа, в воздвигнутую в городе Панеаде кровоточивой женой, известной нам из Евангелия (см. Мф. 9, 20 – 23; Мк. 5, 24 – 34; Лк. 8, 43 – 48), Евсевий продолжает: “Говорили, что статуя эта воспроизводит подобие Иисуса; она сохранилась до наших дней, и мы видели ее, когда были в этом городе. Не следует удивляться, что язычники таким образом хранят память о благодеяниях, полученных ими от Спасителя. Мы видели образы апостолов Петра и Павла и самого Христа, которые сохранились в красках до нашего времени. Это было естественно, так как древние имели обычай почитать их таким образом, без задних мыслей, как спасителей, согласно существовавшему у них языческому обычаю”". Евсевия, повторяем, нельзя заподозрить в преувеличении, так как то богословское течение, к которому он принадлежал, далеко не одобряло тех фактов, которые он описывает.

Если икона Христова – основа христианского образотворчества – передает черты Бога, ставшего Человеком, то в иконе Богоматери мы имеем образ первого человека, осуществившего цель воплошения, – обожение человека. Православная Церковь утверждает кровную связь Богоматери с падшим человечеством, несущим последствия первородного греха; она не выделяет Ее из потомства Адамова. Ио вместе с тем Ее исключительное достоинство Матери Божией, Ее личное совершенство, высшая степень достигнутой Ею святости, объясняют исключительное Ее почитание. Из всего рода человеческого Она первая достигла той цели, которая поставлена перед всеми людьми, – полного преображения всего человеческого естества. Она – единственная из всех сотворенных сушеств уже переступила грань, которая отделяет время от вечности, и находится уже теперь в том Царствии, пришествие которого ожидает Церковь после второго пришествия Христова. “Бога невместимого вместившая ”, “истинно Матерь Божия”, – так торжественно провозгласил Четвертый Вселенский Собор (Ефес, 431 г.). Она вместе со Христом правит судьбами мира.

Поэтому и иконы Ее занимают у нас особенно значительное место: в храме и богослужении их место – наряду с иконами Спасителя. Иконы Богоматери отличаются от икон других святых и икон ангелов как разнообразием иконографических типов, так и их количеством и интенсивностью их почитания ".

Первые иконы Божией Матери церковное Предание приписывает святому Евангелисту Луке, который после Пятидесятницы написал их три: одна из них принадлежала к типу, который мы называем “Умиление”, где изображается взаимное ласкание Богоматери и младенца. Здесь подчеркивается естественное человеческое чувство, материнская любовь и нежность. Это образ Матери, глубоко скорбящей о предстоящих страданиях Сына и в молчании переживающей их неизбежность. Другой образ относится к типу, именуемому “Одигитрия” – Путеводительница. И сама Божия Матерь, и Младенец обращены здесь прямо к зрителю. Это строгое и величественное изображение, где особенно подчеркнуто Божество Отрока Христа. Третья икона, по-видимому, изображала Богоматерь без Младенца. Данные о ней крайне запутаны. Вероятнее всего, икона зта походила на наши изображения Богоматери в Деисисе, то есть обращенной ко Христу с молитвой. В настояшее время в Русской Церкви насчитывается около десяти икон, приписываемых евангелисту Луке; кроме того, на Афоне и на Западе их сушествует двадцать олна, из них восемь – в Риме. Конечно, все эти иконы приписываются Евангелисту не в том смысле, что они писаны его рукой; ни одна из написанных им самим икон ло нас не дошла". Авторство святого Евангелиста Луки здесь нужно понимать в том смысле, что иконы эти являются списками (вернее, списками со списков) с икон, писанных когда-то Евангелистом. Апостольское Предание следует понимать здесь так же, как в отношении апостольских правил или апостольской литургии. Они восходят к апостолам не потому, чтобы сами апостолы их гаписали, а потому, что носят апостольский характер и облечены апостольским авторитетом. Так же обстоит дело и в отношении икон Богоматери, написанных Евангелистом Лукой.

Предание о том, что Евангелист Лука первый написал иконы Божией Матери, передается нам, между прочим, текстами богослужения в дни празднования некоторых икон Богоматери, например Владимирской иконы (21 мая, 23 июня и 26 августа), принадлежавшей к типу Умиления. На вечерне, в стихире литийной шестого гласа говорится следующее: “Первее написавшейся Твоей иконе евангельских таин благовестником, и к Тебе, Царице, принесенней, да усвоиши ту, и сильну соделаеши спасати чествующия Тя, и лорадовалася еси, яко суши милостива, спасения нашего Содетельница, яко уста и глас иконе бывше, якоже и Бога внегда зачинаеще во чреве, песнь воспела еси: се от ныне ублажат Мя вси роди. И на ту зрящи глаголала еси со властию: с сим образом благодать Моя и сила. И мы истинно веруем, яко сие рекла еси, Госпоже, сим образом с нами еси...”. На утрени, в первой песне канона мы слышим: “Написав Твой всечестный образ, божественный Лука, богодухновенный списатель Христова Евангелия, изобразил Творца всех на руках Твоих”. Если второй из этих текстов лишь указывает на самый факт написания иконы Богоматери святым Лукой, то первый текст, кроме того, утверждает, что сама Богоматерь не только одобрила Свою икону, но и сообшила ей благодать Свою и силу. Церковь употребляет этот текст в службе нескольким иконам Божией Матери разных типов, но которые все восходят к прототипам, написанным Евангелистом Лукой. Этим Церковь подчеркивает преемство благодати и силы, присущих всем спискам этих икон, как воспроизводяшим (со свойственными им символами) подлинные черты Божией Матери, запечатленные евангелистом Лукой.

Что касается исторических свидетельств, то древнейшее из них, дошедшее до нас, восходит к VI веку. Оно приписывается византийскому историку Феодору Чтецу, жившему в первой половине шестого столетия (+ ок. 530 г.) и бывшему чтецом в константинопольском храме Святой Софии, Феодор говорит об отправке из Иерусалима в Константинополь в 450 г. иконы Божией Матери, писанной святым Евангелистом Лукой. Послала икону императрица Евдокия, жена императора Феодосия II, своей сестре, . В VIII веке святой Андрей Критский и святой Герман, Патриарх Константинопольский (715 – 730) также говорят об иконе Богоматери Одигитрии, приписываемой Евангелисту Луке, но находящейся в Риме. Святой Герман добавляет, что икона эта была написана при жизни Богоматери и послана в Рим Феофилу, тому самому “державному Феофилу”, о котором говорится во вступлении к Евангелию от Луки и к Деяниям Апостольским. Другое предание говорит, что икона, написанная Евангелистом и благословенная Богоматерью, была отправлена тому же Феофилу, но не в Рим, а в Антиохию.

Так или иначе, в IV веке, когда христианство стало государственной религией и не надо было больше опасаться поруганий святынь, икона, принадлежавшая когда-то Феофилу и хранившаяся в частном доме в Риме, приобретает все большую и большую известность. Из частного дома икона (или ее воспроизведение) переносится в храм, а в 590 г. папа святой Григорий Великий (590 – 604) торжественным крестным ходом с пением молитв переносит почитаемую икону Божией Матери, “которая считается написанной святым Лукой” в базилику святого Петра.

Кроме икон, писанных Евангелистом Лукой, Предание говорит еше о нерукотворенном, явленном образе Божией Матери. Его происхождение вкратце излагается в службе Казанской иконы Божией Матери (8 июля и 22 октября): “Божественнии Слова Апостоли, Евангелия Христова велегласные благовестницы, божественную церковь создавше в пресвятое Твое имя, Богородице, и к Тебе, Госпоже, приходят, моляше Тя приити на тоя освяшение. Ты же, о Богомати, рекла еси: идите с миром, и Аз с вами тамо есмь: Они же шедше обретают тамо на стене церкви Твоего, Владычице, образа подобие...” (седален 3-й песни канона). Предание говорит, что апостолы эти были Петр и Иоанн и что храм был построен ими в Лидде. (Празднование Лиддской иконы Богоматери – 12 марта)". В У111 веке святой Герман, будуший Патриарх Константинопольский, проезжая через Лидду, велел сделать копию с этой иконы, которую впоследствии, во время иконоборчества, послал в Рим. После победы над иконоборчеством образ этот вернулся в Константинополь. С этого времени образ Лиддской Божией Матери называется также Римским (празднуется 26 июня).